Этот небольшой лесок был скорее изгоем окружающей местности, нежели спасительным оазисом. Выжженная, черная земля, бурая трава, голые, практически мертвые деревья будто бы были настроены против этого небольшого островка жизни. Здесь были высокие и могучие деревья, их корни, уходящие вглубь земли, получали много пищи и воды, а потому листва была яркой, широкой и насыщенной. Дневное солнце ласкало её и играло с верхушками. В то время, как у самой земли всегда было прохладно, а порой и туманно. Высокая, зеленеющая трава всегда была в росе, всегда была свежей и сочной, правда щипать её было некому. Большие животные уже давно были истреблены, либо ушли совсем глубоко в горы, подальше от войны и людей. А маленьким зайцам и куропаткам не в жизнь было съесть столько еды.
Кирсан остановился около одного из первых деревьев, начинающих лес, поднял голову и принюхался. Удивительной свежестью тянуло из недр природного дома. Верхи деревьев и сосен, уходящих ввысь, уж будто сплелись и лучи заходящего солнца более не касались земли. Кобель замялся, переступив с лапы на лапу и не решаясь идти дальше. Казалось ему, что пройди он ещё пару метров, как тут же заблудится и сгинет в этой чаще. Его поглотит лесной дух и не захочет отпускать обратно. В тоже время метиса непреодолимо тянуло в этот таинственный сумрак. Что то животное и дикое пробуждалось в сознании и заставляло двигаться вперед.
Неуверенно он снова двинулся, перебирая лапами. Среди травы больше не видно было протоптанной дорожки, она становилась все гуще и насыщенней, а капли воды перебирались со стебельков на брюхо пса. Пейзаж вокруг становился все таинственней и все ярче, несмотря на отсутствие солнца. То здесь, то там белыми всполохами проступали цветы. Не по одному, а целой стайкой они высаживались на лужайку и раскрывали свои лепестки, выпуская в воздух приятнейший аромат. Совершенно не приспособленный к таким запахам Кир, чихнул, смешно топорща уши жмурясь. За два года привычными ему стали вонь пороха и смазочного масла. А милой музыкой грохот выстрелов и звонкий стук гильз о металл. Здесь же было тихо. Тихо и спокойно, как в раю. Такие сравнения пугали кобеля и он боялся, что это сон. Сон из которого он никогда не вернется.
Поддавшись внутренней панике, овчар рванул вперед, сметая грудью травы и цветы, что попадались на его пути. Тяжелые лапы легко втаптывали в землю хрупкие стебли, а давно не мытая шерсть оставляла частички запахов на нетронутых растениях. Легкие распирал свежий воздух, а в голове шумело от оглушительной тишины. А он все бежал, не замечая ничего вокруг. Не заметил и корягу, торчавшую из земли. Пес споткнулся, полетел кубарем, даже не старясь остановиться, и затих под сенью величественного дуба. Тяжело и глубоко дыша, он лежал в высокой траве, за которой его совсем не было видно, и ни о чем не думал. Глаза его были открыты и смотрели куда-то сквозь реалии. Левый бок тяжело вздымался, но все равно не показывался выше кончиков, растущей в округе лапчатки.

Отредактировано Кирсан (2013-07-23 19:28:17)

Расфокусированный взгляд скользил меж травинок, не цепляясь ни за что, будто ласковая рука гладит по шерсти. В мгновение, когда чей-то голос назвал его имя, пес затаил дыхание и резко сосредоточился. Приподняв голову, он заметил поверх ковра травы идущую волчицу. Хищный взгляд, грациозная походка, усмешка в оскале. Нет, это была не его маленькая Гретта, за которой он часами любил наблюдать лежа поодаль от санитарной палатки. Нет, это была совершенно другая собака. Будто огонь разжегся у неё внутри, ранее удерживаемый какой-то неведомой силой. Она расцвела. Расцвела, как дикий цветок, чьих корней больше не сдерживали узкие границы горшка. Изящная и в тоже время далекая от цивилизации, она была прекрасна в своей дикости и неудержимой красоте. Казалось, будто каждая её шерстинка теперь лежит по другому, будто уши движутся теперь смело, а нос пытается вдохнуть как можно больше запахов.
Застывший, Кирсан не сразу понял, что не дышит. Грудь неприятно защемило, он зажмурился и вдохнул. Ароматы леса вихрем ворвались в глотку и легкие. Опустив голову, он пару раз уже более спокойно вдохнул и выдохнул. В этот момент мокрый, прохладный носик коснулся его шеи. Еле заметно вздрогнул и посмотрел на неё снизу вверх. Посмотрел так, будто впервые видел. Ему и правда казалось, что видит он эту суку впервые. Такие легкие и непринужденные были её движения, таким естественным казался блеск в глазах. Будто бы там, рядом с больными она и сама становилось больной, чахла от вечных проблем своих пациентов. Они забирали её жизненную силу, а она и не сопротивлялась. Лишь отдавала и ничего взамен. Но сейчас было по другому. Выздоровела, посвежела, начала новую жизнь, хоть бы и не было той, старой. Зрелище это захватывало дух и метису стоило многих усилий, чтобы заново заставлять себя учиться дышать.
- Ох, Гретта,- только и смог вымолвить он, не сводя восторженного взгляда, будто прикованного к собаке. Ему казалось, отвернись он сейчас всего на мгновение, а она уже исчезнет. Как мираж для усталого путника, лишь покажется ненадолго, вильнет хвостом и снова пропадет среди этих могучих, высоких деревьев.
Удивительно, как гармонично смотрелась она здесь. Статная, гордая стражница и целительница леса. Казалось, что все вокруг - сделано по её заказу, только так, как хочет она, чтобы хорошо смотреться в этой обстановке.
Наконец, совладав с собой, кобель поднялся и сел. Тишина, что повисла в воздухе, угнетала его. Шевельнув ухом, он обратился к спутнице.
- Здесь хорошо,- хрипло проговорил он, причмокнув губами и понимая, что сказать он хотел совершенно не это. Хотелось узнать, что она здесь делает. И что вообще с ней произошло. А быть может она не изменилась, а ему только кажется, что здесь, в лесу, все иначе. И будто бы нет между ними той преграды, что всегда заставляла находиться на расстоянии в лагере, но при этом чувствовать тепло друг друга.

Она меняется. Новый оттенок в палитре её чувств. Это так неожиданно и немного пугающе. Совсем серая, однотонная Гретта вдруг неожиданно стала чувственно пестрой. Каждая эмоция новым штрихом цвета ложилась на холст. Глаза, такие живые, блестящие. В них отражалось смятение, нежность, страх, отчужденность. Этот вихрь, ураган, сметал все на своем пути в душе Кирсана. Он замирал и боялся оторвать взгляд от неё. Ему казалось, что она томится. Будто бы сидеть на месте для неё пытка, которой она хотела бы избежать. Напрягающиеся мышцы, беспокойность и живость, все это выдавало волчицу. А метис сидел и не понимал, что же он может сделать, чтобы принести спокойствие в её мир. Как то совсем неуклюже приподнялся, подсел чуть ближе. Он не боялся быть навязчивым и думал, что знает как будет лучше. Тихонечко фыркнув, сдул бабочку присевшую между ушами Гретты. Насекомое покачнулось и все же расцепило лапки, блистая пестрой раскраской в последних лучах заходящего солнца.
И снова её голос. Он полон горечи. Какой именно червь гложил нежную душу собаки, Кирсан не знал, но уже ощущение того, что она чувствует, угнетало. Осторожно потянувшись к ней, коснулся носом щеки. Запах. Такой родной и казалось бы знакомый сейчас тоже был другим. Другим, но все равно таким же приятным и близким, казалось к самому сердцу. Прочертив тонкую борозду в шерсти на её щеке, повел носом ниже, к шее. Тонкие волоски шерсти, топорщились от влаги, которой было предостаточно в лесу, и смешно щекотали нос. Овчар тихо чихнул и зарылся мордой глубже в это пушистое, мягкое облако одеяния волчицы.
Внутри все пело и плясало. Никогда он не думал, что умеет так радоваться жизни, так радоваться моменту. Вся радость и разочарование, что получал он на своем пути в основном исходили от человека. И все то было низменным и приземленным. Несправедливо щелкнули по носу, шлепнули погрызенным тапком по морде, приласкали тяжелой рукой, выдали куриное сердечко. Такие обиды и поощрения даже не доходили и до сотой доли того, что чувствовал пес сейчас. Будто на пуховых перинах его подняли к самым небесам, и там он мог почувствовать себя свободным и... И кажется влюбленным. Осознание этого было где-то на задворках, пускать его через парадную дверь совершенно не хотелось. Это чувство ещё совсем хилое и неокрепшее. Его нужно тщательно и осторожно вскармливать кроткими взглядами, тихими и волнительными вздохами. Или уж сгноить его там же и не дать выйти в свет. Именно так решил для себя Кир, ещё не до конца осознавая, что пищу для своей влюбленности он давал вот уж полгода, выслеживая и высматривая совсем без цели свою маленькую санитарку. И не будь это чувство окрепшим, никогда бы оно не добралось до сознания. Просто не выжило бы в лаве горячих, ядовитых скептических взглядов собаки на жизнь.
- А ты представляешь? Расскажи мне, Гретта. Расскажи, что ты чувствуешь к этому лесу и что у тебя внутри сейчас?- тихо и горячо зашептал он её на ухо, радуясь и трепеща от такой близости не только тела, но и души этой суки.

Она снова отдалялась от него. Как физически так и морально, это собака почему-то вовсе не желала сближаться с Киром. Его это не мало уязвляло, но он терпеливо ждал. Когда она поднялась и обошла его кругом, пес чуть прикрыл глаза. Так ему проще было представлять её. Вот она переставляет лапы, двигаясь по дуге, вот колышется её грудь и раздуваются ноздри, впуская нежный аромат цветов в свои легкие. Он так явственно это видел, что открыв глаза ничуть не удивился, застав Гретту ровно в такой же позе, как только что оставил её в своем сознании. Так кротко она улыбалась, что сердце овчара замирало. Он не без труда сглатывал комок, застревавший в горле и мешающий не только говорить, но и дышать. 
Раздался её голос. Словно рукою хозяина, ласково и чуть небрежно, тон её тешил слух. Она говорила и задыхалась от восторга, не в силах сказать больше. А овчар лишь чуть улыбался по ему одному известной причине. А причина была не из самых веселых. Он вдруг явственно осознал, что нет между ним и этой волчицей совершенно ничего родного. Она будто бы святая, недосягаемая, совершенно неземная. Она словно ангел, который призван всю свою жизнь хранить непутевые души. Она идол и все собачьи чувства ей чужды. Это больно обжигало где-то в груди. Кобель гнал от себя эти мысли, но чем больше говорила Гретта, тем яснее он это понимал. Ему нужна земная, обычная сука. Та, что будет с ним, та, что будет зализывать раны после долгого боя, та, что покажет ему мир наслаждения и принесет плоды этого наслаждения в виде мохнатых комочков счастья. Возможно раньше он этого и не понимал, но сейчас вдруг задумался. Два долгих года войны уже взяли свое. Он не хочет воевать и не видит смысла в этом. Но все равно продолжает, потому что просто нет иного выбора. Он видел спасение своей души в этой прекрасной и тихой собаке, что хранила в своей душе опасную хищницу. Но повстречавшись с этой хищницей лицом к лицу, он испытал доселе невиданный восторг, а затем опустошение. Понимание, что она совершенно для него недосягаема и чужда, ранило и оскорбляло.
- Поделом тебе, старый кобель,- как то совсем отрешенно подумалось Кирсану. Он открыл глаза и посмотрел на Неё. Уже сидела спиной. Лучи заходящего солнца уже не пробивались сквозь толстые стволы исполинских деревьев и сосен, а посему вся её шерсть теперь серебрилась в вечерних сумерках. Она была обворожительна. Словно дух, словно призрак, до которого уж вовсе нельзя докоснуться, иначе и видеть его перестанешь. Пес бессильно вздохнул, и сквозь этот вздох был слышен стон. Стон отчаяния и разочарования. Он упал ничком вперед, снова скрываясь в траве. Гретта сидела не так далеко и морда его оказалась лежать совсем близко к её лапам. Сверху её точеная фигурка ещё больше напоминала статую, всего лишь холодное изваяние. Осторожно потянувшись вперед, он дотронулся носом до её передней левой лапы. Нос был горячим и сухим, глаза, обращенные на собаку снизу вверх, тускло блестели. Он выглядел больным. Не физически, но морально. Его ела изнутри тревога и отчаяние.
- Ох, Гретта... Моя милая Гретта... Лучше тебе и не знать, что я сейчас чувствую,- голос его был хриплым и совсем не похожим на тот уверенный и суховатый, коим он обычно приветствовал её в стенах лагеря. Внутри что-то предательски задрожало и Кир перестал заглядывать ей в глаза, опустив уши и подложив под голову вытянутые передние лапы.